Анастасия Мельникова

Новое эпическое интервью

«Женщин в политике достаточно»

– В последнее время много писали о вашем здоровье. Как вы себя чувствуете сегодня?

– Мамочка мне всегда говорила, что такие темы, как деньги, здоровье и личная жизнь, не обсуждаются. Да, у меня какая-то новая болезнь, ее только учатся лечить. Но раз я хожу, периодически играю в спектаклях, значит, врачи – гении! Да, у меня было большое горе, смерть жениха, замужество, развод, автокатастрофа, потеря старшего брата, потеря обоих родителей, смерть законного супруга. Но я не собираюсь плакаться.  Мамочка приучила меня быть сильной. Поэтому у меня все хорошо…

– В популярных сериалах  «Литейный», «Улицы разбитых фонарей» и «Опера: Хроники убойного отдела» вы пребываете в тесном мужском коллективе сотрудников силовых структур, которые в большинстве своём считают работу в полиции чисто мужской профессией. В жизни вам приходилось сталкиваться с мужским высокомерием или шовинизмом? И с кем вам проще работается: с мужчинами или с женщинами?

– Мне проще работать с мужчинами. Сколько бы там ни говорили о пресловутой женской солидарности, мне кажется, женщин много не надо, в городском парламенте Петербурга, например, нас точно достаточно. Женщинам вообще лучше заниматься домом и семьей, ведь именно это наше главное предназначение, а не лезть в политику. С другой стороны женская мягкость, понимание того, что домашний очаг должен гореть – это всё-таки важно. Как раз мягкости в политике недоставало, поэтому, как мне кажется, я там и присутствую. Я – за гармоничную пропорцию. Постоянно слышу, что у нас женщин притесняют. Неправда! Ни в первой моей профессии, ни во второй меня никто не притеснял.

– Ваш дебют в кино, пускай и с эпизодической ролью, состоялся в 1991 году в культовом фильме «Афганский излом» с легендарным Микеле Плачидо в главной роли. На тот момент это был лучший фильм о войне в Афганистане. А можно о сегодняшних событиях снять кино?

– Возможно это лишь в том случае, если исполнители проекта не начнут заниматься коммерцией, а будут снимать кино от души, от сердца – по-честному. Когда люди вкладывают в проект свои деньги, они вправе диктовать свои условия. Но когда используются бюджетные средства, кино должно быть не отсебятиной, а объективным, для народа. Важно показать, что происходит на самом деле.

– В одном из интервью вы признались, что не пошли по стопам родителей, которые были медиками, в том числе потому, что панически боялись крови, теряли сознание при её виде. Тем не менее на съёмках сериалов про работу полиции и в многочисленных фильмах о войне с вашим участием «кинокрови» ничуть не меньше. С годами преодолели боязнь крови? 

– Мой старший братик Олег крови никогда не боялся. Решение стать врачом принял очень рано – в пять лет. Тогда он впервые попал в операционную к папочке, и, пробыв там несколько часов, заявил папе, что хочет быть таким же хирургом-онкологом, и ему это удалось. Что  я не стану врачом было понятно с моего детства. При виде крови я падала в обморок, но бутафорская кровь – это же совсем другое дело. Когда в 90-е годы я снималась в сериалах о работе милиции, вместо крови мы использовали варенье из чёрной смородины. И мы просили гримёров не до конца это варенье из банки выливать, а оставлять нам немного для того, чтобы употребить его потом по прямому назначению – попить с ним чаю. Хотя, конечно, не буду лукавить, но и бутафорская кровь для меня – это тяжело. Нервная система тоже реагировала. Отходила от таких сцен я по собственному методу - вспоминала какие-то личные моменты, с годами просто ставила перед собой барьер. Работа актрисы, конечно, не сравнима с моей нынешней профессией депутата Законодательного собрания Петербурга. Когда ты приходишь в больницу навестить больного ребенка, когда ты видишь его глаза – нужно просто постараться не сойти с ума.

– Почему ваш отец болезненно воспринял решение поступить в 16 лет в театральный вуз?

– Потому что мой папочка очень любил театр, просто обожал театр. Обожал как мужчина, понимаете да? До того, как папочка женился на мамочке, он театр знал с другой, закулисной стороны. Он обожал его не только со сцены, но и после спектаклей. У него были совершенно роскошные романы с актрисами и балеринами. И у него был дикий страх перед богемой, которая гуляет ночами. Но в то же самое время папа прекрасно понимал, что я воспитанный ребенок. Согласитесь, врачам в больницах на дежурствах гораздо удобнее заводить романы, чем в театре после спектакля

Коммунальное сознание

– Не так давно вышел в прокат фильм «Золотые соседи» с вашим участием. События в картине разворачиваются в питерской коммуналке, где проживают самые разные по характеру люди. Что лично для вас питерская коммуналка – визитка города, если хотите – городская скрепа или жуткий атавизм советской эпохи?

– Это невероятно порочное явление. И не только в Петербурге, но и во всей стране. Это жуткое наследие советской системы. Я выросла в СССР, и я благодарна стране за многие вещи, которые в ней происходили. Но коммуналка – это, безусловно, позор Советского Союза. Это беда. Помню, спрашиваю по работе одного жильца: «А где вы моетесь? Здесь же нет ванны?» А мне отвечают: «А зачем ванна? Можно ведь в баню сходить». Проживание в коммунальной квартире формирует... коммунальное сознание. Слава Богу я никогда не жила в коммуналке. Мои родители делали все чтобы мы с братьями росли в роскоши. Интерьер квартиры продумывали и создавали с любовью. В комнатах всегда было много картин, действительно фантастическая живопись, Айвазовский, "голландцы", хорошая итальянская средневековая живопись. Мы росли в очень красивых картинах. На мраморных полках в золотых рамках хранились фотографии.
В детстве я мечтала о белой лошади, белом рояле и белой машине. Но в СССР машины были роскошью, тем более белые. Правда первый автомобиль лично у меня появился лет в пятнадцать, но ездить на нем в этом возрасте я могла только на даче. Рояль в семье имелся, но темно-коричневый. А вот белого пони мне, маленькой принцессе даже купили, договорились с цирком. Но от идеи пришлось отказаться, папе отрапортовали – партбилет на стол или пони. Лошадку пришлось вернуть.

–  По какой причине тогда Петербург продолжает оставаться столицей российских коммуналок?

– При том количестве потребности в жилищном фонде, которое существует в городе, всё охватить просто невозможно. Поверьте, городские власти делают всё возможное, чтобы само понятие «коммуналка» ликвидировать как явление. Коммуналки есть не только в Петербурге. К большому сожалению, это явление существует везде. Почему мы всё время называем Питер бандитским, криминальным, столицей коммуналок? Не надо, пожалуйста, трогать мой любимый Питер!

«Свадебное платье я сшила сама»

– В 2007 году вы вели телепрограмму «Лихие 90-е» на НТВ. Для подавляющего большинства граждан России 90-е годы были временем великих потерь, разочарований. Какими были 90-е лично для вас, ведь именно на это время приходится взлёт вашей кинокарьеры?

– Я не считаю, что именно 90-е годы были временем взлёта моей карьеры. Я просто всю свою жизнь честно работала. Для меня 90-е годы в России были временем, когда мы все выживали. Простите меня, но ведь не только в 90-е, в блокаду тоже было неимоверно трудно, но люди оставались самими собой. Однажды я возмутилась: «Папа, почему ты ничего не рассказываешь нам о войне и блокаде?!» Он ответил, что в НКВД работали «профессионалы», которые по глазам человека определяли, известно ли ему что-то, и если да, то его долго пытали, прежде чем расстрелять. «Я не хотел, чтобы вас мучили перед тем как расстреляют.  Поэтому лучше вам ничего о том времени не знать», — объяснял папа.  И при СССР были страшные времена, когда у папы с зарплатой было то густо, то пусто. Вся моя семья и я – мы все выжили и состоялись в эти страшные годы. 

Мамочка в детстве называла меня принцессой. Я спросила: «Кто такая принцесса?» Она ответила: «Принцесса – это та, которая при любых условиях ею остаётся». И несмотря на все происходящее тогда, мы не опускали руки. Всегда отбеливали белье и скатерти. Стиральных машин еще не появилось, и у нас всегда была переполнена ванна. Чтобы искупать детей, мама перекладывала белье в тазы,купала нас и возвращалась к стирке. Мы доставали старые бабушкины платья, отрезы, куски ткани, переворачивали их на другую сторону и шили новую одежду. Я с детства обожала шить, вышивать, готовить, вести домашнее хозяйство. Принцесса, помимо прочего, это та, которая умудряется дипломатично сохранить отношения внутри семьи и владеет основами ведения хозяйства. Если она хочет быть в красивом платье на балу, то она сможет сшить его за одну ночь. Это не сказка о Золушке, а данность, вложенная в сознание поколения. Кстати, своё свадебное платье я сшила сама из занавески и атласных лент, поскольку хорошей ткани тогда найти было невозможно. Потом соседи говорили: «Мельников – миллионер. Он ведь для дочери мог бы купить всё!» А мы с мамой просто сидели и строчили свадебное платье. Для меня это предмет особой гордости. Правда свадьбе не было суждено состояться. Мой жених умер накануне свадьбы.

– В последнее время количество ваших киноролей и выходов на сцену сократилось по сравнению с предшествующими годами, так как значительное время вы уделяете работе в Законодательном собрании города. Кто вы сегодня: успешная актриса или политический деятель, депутат Законодательного собрания?

– Если у вас двое детей, сможете ли вы сказать, что кого-то из них любите больше? Надеюсь, я ответила на ваш вопрос. Правда, я начала выбирать. Если раньше я только и выживала за счёт моих ролей и иногда шла на компромисс, конечно, если это не было связано с моими нравственными позициями, то сегодня я могу легко отказаться от ролей в сериалах, которые, возможно, принесут мне популярность, деньги. Интенсивность работы в сериалах сейчас просто бешеная. К примеру, если мы снимали одну серию «Разбитых фонарей» в среднем за неделю, то теперь на съёмки одной серии зачастую отводится только три дня.

– Чем занимается ваша дочь?

– Она закончила актёрский факультет в Российском государственном институте сценических искусств. Сказала мне, что во время пандемии лекции по истории искусств им читали онлайн, а она считает это недостаточным, поэтому поступила на заочное отделение в Академию художеств. Она принципиально отказывается от моей помощи в трудоустройстве и справедливо считает, что должна всё в жизни сделать сама.

– Кстати, о дочке. Когда Маше было всего три месяца, вы летали вместе с ней в Америку. Не с кем было оставить?

– Когда мне говорят, что ребенку вредны перепады давления, я не согласна. Я думаю, что ребенку гораздо важнее быть с мамой, с грудным молоком. А я Машку кормила до полутора лет. Быть со мной малышке гораздо важнее, чем просто остаться на неделю без мамы. Я тихо бы сошла с ума без обожаемого сокровища. А зачем ребенку быть без мамы? Совершенно не нужно и бессмысленно. Она летала со мной, она была на работе, я в промежутках между кадрами и съемками ее кормила, шли переговоры. У меня даже есть фотографии, где мы сидим в ресторане на переговорах, между мной и продюсером, с которым мы общались, стоит сумка, в которой я таскала дочку, а сама Маша мирно спит у меня на руках, вкусно посасывая грудь. И мы разговаривали, потом я уходила в соседнюю комнату, мыла, меняла памперсы. Ребенок ест, переодевается и спит. Малышка просыпалась каждые три часа. Первое кормление она стала пропускать в полтора года. До этого она ела каждые три часа днем и ночью. А в полтора года она уже ела в 12, а потом в шесть утра.

«И в 50 лет можно начать жизнь заново»

– Какое своё достижение на должности депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга вы считаете главным в своей жизни и почему?

– За 13 лет работы в должности депутата таких достижений было немало. Потом, есть вещи, которыми не хочется просто так расплёскиваться… Но что касается деток с особенностями развития и проблем граждан почтенного возраста, простите за нескромность, мы смогли во многом помочь.

– Длительное время вы остаётесь главным положительным женским кинообразом российской полиции. А вам лично приходилось сталкиваться с теми сотрудниками органов внутренних дел, кто, мягко говоря, своими действиями дискредитирует высокое звание?

– Однажды ночью мне позвонили несколько человек с жалобой на то, что организаторы водных экскурсий по ночному Петербургу своими криками и шумом не дают им спать. А я живу в центре, и рядом со мной проживает множество людей пожилого возраста, в том числе и тех, кто пережил блокаду Ленинграда, многим из них уже почти сто лет. И я вышла и вежливо попросила организатора экскурсий быть тише, объяснила ситуацию. Меня этот организатор ударил в живот и сказал, чтобы я убиралась отсюда – иначе он меня выкинет в реку. Я позвонила в полицию один раз, потом ещё раз. В это время мимо проезжал полицейский патруль. А я стою в сгорбленном состоянии и пытаюсь дозвониться. Они спросили, что случилось и чем они могут мне помочь. Я объяснила. Они мне сказали: «Анастасия Рюриковна, идите домой. Мы сейчас всё сами решим». Когда я дошла через мостик до дома, нарушителей спокойствия уже не было. Даже их аппаратура исчезла. Её тогда в канал Грибоедова скинули. Патрульные просто увидели человека, которому нужна помощь, и сами её предложили.

– Всероссийскую известность вам принёс детективный сериал о буднях милиции «Улицы разбитых фонарей». Были ли в вашей жизни случаи, когда вас по ошибке идентифицировали как героиню сериала – Анастасию Абдулову?

– Очень часто такое случается. Была такая история, когда одному моему знакомому, сотруднику полиции, звонит мама и говорит: «Ну ты скажи, ну как же так! У неё же ребёнок маленький... куда она по подвалам и подворотням бегает! А что же с ребёнком будет, если её подстрелят?» Это тот самый момент, когда кинообраз и реальная жизнь актрисы сливаются воедино. Моей дочери как раз было тогда лет семь. Это было во время съёмок сериала «Опера».

– В биографических справках в сети вашему пребыванию в США уделяется буквально несколько скупых строк – главным образом про стажировку и Бродвей. Какое влияние на ваше творчество и мировоззрение оказала Америка?

– Искусство Америки на меня очень сильно повлияло. Потому что плюс к дивному русскому классическому образованию, актёрскому мастерству по системе Станиславского, к обучению речи, пению, русской классической хореографии прибавилась удивительная школа бродвейского мюзикла. Особый бродвейский стиль заключается в том, что ты говоришь, а потом начинаешь петь и зритель не чувствует этого перехода с речи на вокал. Когда я стала это все изучать, то обнаружила, что основная масса лучших бродвейских исполнителей и хореографов – выходцы из России, с Украины, из Белоруссии... для меня это и есть – Единая Россия.

– Махатма Ганди говорил: «Чем слабее живое существо, тем больше оно нуждается в человеческой защите от человеческой жестокости». Вы согласны с этим утверждением? Что вы лично сделали для братьев наших меньших, будучи членом Общественного совета при правительстве Санкт-Петербурга по вопросам отношения к животным?

– Когда у меня родилась дочь Маша, моя мама сказала гениальные слова: «Ты люби её, а дальше сердце подскажет». Этот подход применим и по отношению к братьям нашим меньшим. У нас всегда в доме были животные, Господь посылает именно «звериков» с особенностями: ньюфаундленд Винни, попугаи, черепахи, рыбки. На нашем попечении находится лошадка.

Мне очень обидно, что те документы по охране животных, которые я разрабатывала в течение семи лет, затем были приняты под чужим именем. Там из моего проекта изменили лишь две фразы, а авторство оказалось не моё! Но самое главное, что инициатива работает. И я очень благодарна за то, что меня вновь включили в совет по охране животных.

– В известном довлатовском анекдоте на вопрос, где сейчас живёт Бродский, собеседник отвечает: «Не знаю, где он сейчас живёт, но умирать он постоянно ходит на Васильевский остров». В вашем Петербурге есть места, куда постоянно хочется приходить? Вы верите в места силы и в мистику Петербурга?

– В мистику я не верю. Я христианка, и поэтому Бог и мистика для меня несовместимы. Главными символами и хранителями Петербурга являются апостолы Петр и Павел. А места в Петербурге есть по-настоящему фантастические, но для меня они связаны прежде всего с православием и с отечественной историей. У меня был прекрасный педагог Владимир Петрович Яковлев – ректор Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии в то время, когда я там училась, он ни одну лекцию не провёл у себя в кабинете или в аудитории. Например, он выводил нас на Дворцовую площадь, на Невский и рассказывал о том, кто здесь жил, что на этом конкретном месте происходило и как это повлияло на историю России. Я не понимаю, как могут люди ходить и орать в центре Петербурга. Мне кажется, что тут нужно разговаривать очень тихо, относиться к городу с невероятным уважением. Я жду то время, когда не будет передвижения на скутерах по центру города. Вы можете кататься на красивых теплоходах по рекам и каналам, но на скутерах по Петербургу – нельзя! Мы же не катаемся на велосипедах и скейтбордах по Эрмитажу и Русскому музею.

– Наверное, у любой актрисы есть свои несыгранные Офелии и Джульетты – роли, о которых они мечтали всю свою жизнь. У вас есть такие роли?

– Мне уже не придётся сыграть ни Офелию, ни Джульетту. К очень большому сожалению. К счастью, сейчас в моей актёрской коллекции есть пьеса Генрика Ибсена «Привидения», которую я просто обожаю. В своё время я чуть не убила режиссёра Алексея Утеганова, который позвонил мне и сказал, что нашёл мне роль в своей постановке: «Будешь играть фру Алвинг». Начинаю вспоминать, что фру Алвинг до меня играли актрисы, которым далеко за 80. Думаю, ах ты дрянь! Но когда он поставил спектакль, я поняла, как он был прав. Потому что он поставил спектакль о том, как и в 50 лет люди могут начать жизнь заново.