Евгения Крюкова что-то сделала со своим лицом

К фотосессии прилагалось интервью про принятие себя и своего возраста:

Евгения Крюкова — для многих давно стала идеалом женской красоты. Все помнят ее по ролям в сериале «Петербургские тайны», фильмах «Ключ от спальни», «О любви», «Упасть вверх».

Довольно долгое время Евгения не появлялась на публике, не ходила даже на киношные тусовки, не говоря уже о светских. Тем не менее, у нашей героини жизнь бьет ключом: Крюкова занимается сразу тремя бизнесами, успела исколесить весь мир и точно знает, что приносит ей самое большое удовольствие.

Есть женщины, лицо которых не забывается. Лично для меня образ Евгении — это подлинная женщина, которых сегодня индустрия почти не создает. Нежная, хрупкая, элегантная, с идеальными чертами лица и невероятно красивыми глазами. В Голливуде из такого типажа давно бы сделали суперзвезду с миллионными контрактами и ролями планетарного масштаба. В 90-е наша героиня была настоящей дивой русского кино, но серьезным бизнесом тогдашнее состояние кинематографа не назовешь. В результате Евгения сосредоточилась на театральных работах и на семье: с удовольствием служит в Театре имени Моссовета и воспитывает двоих детей. «Уровень современных режиссеров в кино меня не очень устраивает, а я уже не в том возрасте, чтобы делать то, что мне неинтересно», — улыбается Евгения.

Татьяна Сабуренкова: Евгения, первый вопрос — о том самом новом тренде, который с недавних пор пытается донести до нас зарубежный глянец. Модные журналы с возрастными героинями на обложке и внутри — это реально круто.

Евгения Крюкова: Я руками и ногами — за. Это стало настоящим прорывом. В итальянском Vogue, например, уже давно решились на выпуск номеров, все (!) героини которого — женщины в возрасте. И клятвенно пообещали больше никогда не использовать на страницах своего журнала словосочетание «anti-age». Наконец-то отношение к возрасту становится разумным, ведь ориентироваться в СМИ лишь на совсем юные лица, как это было в течение последних нескольких десятилетий, — значит оставлять за бортом огромное количество красивых, успешных, умных и действительно интересных героинь. 

Помню, у меня был даже конфликт с одним из режиссеров. Мы делали спектакль по фильму «Корабль дураков», в котором я играла графиню. Корабль плывет из Мексики в Германию, на нем собраны все человеческие пороки. Люди сами не знают, куда плывут, а моя героиня едет, по сути, из одной тюрьмы — в другую. По смыслу там совершенно необязательно подчеркивать возраст героини, она может быть какой угодно. А режиссер все пытался сделать меня значительно моложе. В какой-то момент я не выдержала и говорю: «Послушайте, если вам нужна более молодая артистка, найдите ее. Зачем вам я? У меня есть за плечами определенный багаж, у меня уже есть что-то в душе, со мной — мой опыт, которым я горжусь, и я не понимаю, зачем нужно все это перечеркивать?» Мы почему-то так боимся постареть, что иногда делаем глупые вещи.

— 
В России это особенно заметно. По статистике, любой возрастной крем в магазине у нас покупает девочка 25 лет, а в Европе — начинают не раньше 35.

— 
На самом деле это катастрофа. Когда смотришь на лица многих женщин, которые перестают быть лицами, становится страшно. Нужно ухаживать за собой, но зачем же урезать, подшивать, делать себя неузнаваемой? Женщина в возрасте может потрясающе выглядеть — роскошно, стильно. Как-то мы с мужем гуляли по Монтрё и увидели на лавочке Джеральдин Чаплин. Боже, как она выглядела: глаз оторвать невозможно! Много морщин, лучащиеся абсолютно глаза, ничего не подрезано, ничего не утянуто. Эти были ее живые глаза: они столько всего выражали, и никакие морщины не могли этому помешать.

Почему так получилось, что вас почти не бывает на публичных мероприятиях. Это сознательный выбор?

— 
У меня действительно в последнее время не особенно много съемок вдобавок к службе в Театре имени Моссовета. К сожалению, чего-то действительно интересного не предлагают, а опускаться до ролей, которые не приносят удовольствия, я не хочу. В театре постоянно идут премьеры, мы делаем новые спектакли, и для меня, по сути, этого достаточно. Это живое дело, оно в моем понимании сохранило свой профессионализм, и поэтому я занимаюсь им с большим удовольствием. А еще у меня целых три проекта — настоящих бизнеса. Над первым я работаю уже десять лет — это керамика и фарфор.

— 
С чего вдруг у вас проснулась страсть к чашкам и блюдцам? Учитывая, насколько этот бизнес далек от актерской профессии?

— 
Случайно. Существовала в Москве некая мастерская, которая имела творческого руководителя. Мы с ним были знакомы, и когда ему пришлось уйти, мои знакомые вдруг, зная мою страсть к красивой посуде, предложили мне взять бразды правления в свои руки. На тот момент они работали лишь с шамотной глиной, то есть с самым простым материалом. Но мы же не ищем легких путей. (Улыбаясь.)Я точно знала, что хочу заниматься фарфором, поэтому мы взяли тайм-аут, все досконально изучили, наняли профессионалов, и вот сегодня уже есть результат: мы делаем крутые вещи вручную, из лучших в мире материалов, и я сама способна лекцию прочитать на эту тему.

— 
То есть фарфоровую посуду вы полностью создаете в Москве, с нуля до готового продукта?

— 
Абсолютно! В каком-то смысле мы возвращаем людей к покупке чего-то штучного, особенного, не китайского масс-маркета. Таким раньше был фарфор: ручное производство от начала и до конца, что подразумевало и мастеров высочайшего уровня, и наличие брака, и других сложностей. Но когда ты держишь в руке нашу тончайшую чашку, вернуться после этого к штамповке с толстенными краями невозможно. Я сужу не только по своим ощущениям, а по тому, как реагируют на то, что мы делаем, друзья, партнеры, знакомые…

— 
Многие возразят: зачем сегодня, имея современные технологии, вкладываться во что-то штучное и дорогое, когда можно купить дешевое производство в Китае и наводнить им рынок?

— 
Пришло время, и люди «наелись» скучным, стандартным. У меня тоже был период, когда я покупала очень простые, урбанистические вещи: однотонную посуду, простые шторы, вокруг — сплошной минимализм. Но потом тебе начинает хотеться вернуться к чему-то особенному, созданному с душой. У нас даже есть небольшая и еле заметная глазу кривизна в посуде, и это говорит о том, что изделие от начала и до конца сделано руками, оно — настоящее и правильное. Взять, например, старинную посуду и ощущение, которое вызывает у тебя ее использование. У меня есть роскошный столовый набор XVIII века, который наливался вручную. Чашка — живая: пьешь из нее чай или кофе и испытываешь совершенно исключительные чувства. Когда в производстве посуды задействована человеческая энергия и одна чашка проходит минимум через пять пар рук, она становится особенной, я в это верю. А еще я смотрю на реакцию людей и вижу разницу.

— 
Неужели у нас в Москве нет мастеров с подобной квалификацией?

— 
Людей, умеющих создавать действительно классные вещи, найти очень сложно, потому что, к сожалению, профессия эта утрачена, ее почти нет. Есть Абрамцевское училище, его оканчивают вроде бы керамисты, но, когда они приходят на пробное собеседование, выясняется, что они мало что знают и умеют. Зато у нас, например, есть девушка, Танюша, которая наливает фарфор. Она никакого отношения к творческой профессии не имела, у нее вообще юридическое образование, но ей просто было очень интересно заняться этим делом. И никто не наливает так, как она. Она даже на вкус и на запах отличает фарфор: фарфоры ведь бывают разные. Это фантастика!

Кто в нашей стране готов платить за красивые и созданные вручную вещи?

— 
Знаете, я поначалу была уверена, что это будут только люди творческие, чувствительные, которым нужна история, душа в предмете. Оказалось, далеко не только они одни. Приезжают серьезные дяди-бизнесмены. Казалось бы, какое им дело до тонкости фарфора и качества позолоты? Но они тоже делают заказы: себе, в подарок. Для меня это было удивительно.

— 
Вы принимаете решение в финансовых вопросах своего бизнеса? Или отвечаете исключительно за творчество?

— 
Совсем от финансов не уйдешь. Когда ко мне приходят и спрашивают: «Ну что, сколько будем ставить за этот набор?», я вынуждена считать себестоимость, учиться закладывать прибыль, иначе это было бы просто хобби, трата денег впустую.

— 
С фарфором все понятно, но у вас же еще есть собственная линия одежды?

— 
Да, первая коллекция была на Неделе моды осень-зима 2017–2018-го. Дебют был. Я всегда шила сама, и мне это очень нравилось. Что-то придумывала, но мне было неловко сказать об этом. На мероприятия или встречи я иной раз приходила в юбке, которую за ночь сшила, а когда меня спрашивали, от какого она дизайнера, я отвечала: «Не помню».
Иногда сочиняла, называя чужой бренд. Для картины «Марьина роща» мы нашли ателье мод «Богема», чтобы шить в нем платья. Я к ним привыкла, начала шить и для себя самой: было приятно и удобно, все идеально садилось по фигуре. Однажды девочки из ателье вдруг предложили: «А почему бы вам свою коллекцию не сделать?» Давайте, говорю. Вот так и получилось шоу.

Для кого эти платья?

— 
Они женственные. Я сознательно хотела уйти от унисекса, подчеркнуть формы моделей, но без
вульгарности. Кстати, найти таких моделей в Москве оказалось крайне сложно! Тогда plus size был совершенно немоден, а сегодня о его представительницах пишут все журналы на свете. Большинство этих моделей совершенно не полные: у них просто есть талия, есть грудь. Хотя размер-то все равно S. Мне было важно найти не просто красивых девушек, а тех, у кого есть интеллект в глазах: чтобы они выходили на подиум как личности, а не просто показывали одежду.

Для меня важно, чтобы в каждой вещи присутствовала доля иронии: не люблю пафос. Помню, мы готовили показ и пригласили одного стилиста. Он посмотрел на вещи, на моделей, на идею макияжа, вздохнул и говорит: «Ну, я все понял. Пошел делать моду». Я тогда чуть не подпрыгнула на месте от такого излишнего пафоса и серьезного к себе отношения. Ребята, надо быть проще! (Смеется.)

— 
В актерском бизнесе люди тоже часто слишком серьезно к себе относятся. Иногда за этим очень забавно наблюдать.

— 
Так и есть. Для меня самоирония всегда была очень важна. В нашей профессии есть миллион моментов, когда нужно посмотреть на себя со стороны, посмеяться над собой. Это гениально сделала Мерил Стрип в фильме «Флоренс Фостер Дженкинс». Вы видели его? Такая ирония над собой, над образом, над всем вокруг, просто невероятная. Но, одновременно, такая глубина погружения, и это все прекрасно сочетается в одной роли, в одном человеке.

Почему вас почти не видно на киношных премиях, событиях?

— 
Мне, с одной стороны, повезло, а с другой — это большой минус. Когда ты в свое время работал с такими профессионалами, как Эльдар Рязанов или Сергей Соловьев, сложно переходить на уровень ниже, не сравнивать и закрывать глаза. Я, к сожалению, понимаю, как оно должно быть: и по уровню, и по степени погружения в предмет, и по честности. Сегодня такие вещи — на вес золота.

— 
Но в чем конкретно состоит разница?

— 
Как раньше снимался полный метр? Было понятно, что за весь съемочный день качественно можно снять от минуты до двух так называемого полезного времени. А сейчас мне присылают иной раз предложения, и там читаешь: «В день снимаем по пять, десять, пятнадцать минут». Но так не бывает — даже с самыми гениальными актерами. Если мы хотим реальной актерской игры, серьезных сцен, то невозможно работать тяп-ляп, на скорость. Я тогда лучше фарфоровыми чашками буду заниматься: это гораздо интереснее и честнее. И потом, у меня есть семья, дети, мне есть куда время потратить.

— 
Но в чем-то мы гораздо профессиональнее, сильнее, чем в 90-е?

— 
В светской хронике — определенно, и это хорошо. Актрисы научились выглядеть красиво на красной дорожке, профессионально позировать, не стесняться. За этим приятно наблюдать.

— 
Раньше для многих актеров казалось постыдным занятием мелькать на мероприятиях, в еженедельниках. Говорили даже: «Нет ролей — вот и светится».

— 
Да-да, это было именно так, но времена меняются. У нас в стране часто все бывает с перебором. Раньше не хватало красивых выходов, правильных с точки зрения позиционирования и стиля событий, а сегодня их даже слишком много. Невозможно каждый день ходить на мероприятия и при этом полностью отдаваться работе: поверьте, никаких сил не хватит. Приходится выбирать, где ты сфальшивишь. Раньше у нас была абсолютно другая киноиндустрия: фильмы просто шли в прокат, мы все знали артистов. Народ был в курсе, что картина вышла, что ее можно посмотреть во всех кинотеатрах. Сейчас часто бывает так, что кино снято хорошее, а денег на прокат нет. Поэтому необходим пиар-эффект — в хорошем смысле.
У нас сейчас очень много так называемых светских героинь, которые почти весь день заняты подготовкой к вечерней программе: проехаться с тусовки на тусовку, попозировать для хроники, потом выложить красивые фото в запрещенную на территории Российской Федерации сеть, обязательно с фильтрами и «Фотошопом» Это, конечно, фантастически несерьезное отношение к себе и своему времени. Занятой женщине, с детьми, с бизнесом, с нагрузкой такого не понять. С другой стороны, я тут услышала одно выражение, которое запало мне в душу. Как мы обычно говорим? Мне нужно одеться на мероприятие, потратить время в салоне, и все это я делаю для себя, для своего имиджа. А, знаете, как рассуждают многие итальянцы? «Для кого мы одеваемся? Не для себя, а для вас! Зачем мы будем портить вам настроение своим плохим, некрасивым видом?» В этом есть своя логика. Просто во всем нужна мера, а не так, чтобы либо в джинсах в Большой театр, либо каждый день — как последний.

— 
Как вы считаете, женщине стоит тратить деньги на роскошные вещи? Или, как сейчас модно, стоит заменить их вещами из коллекций демократичных брендов?

— 
Сложный вопрос. Нужен баланс. Вот вам пример из жизни: мы снимали «Марьину рощу», по сценарию — на дворе 1945 год. Для того чтобы погрузиться в роль и в то сложное время, я прошу найти мне настоящие винтажные платья. Это не прихоть, а необходимость. Как чувствовали себя женщины в то время? Война закончилась, ужасно хочется снять бесформенные телогрейки, накрутить по максимуму букли, накрасить помадой губы, ярко-ярко. Им хотелось подчеркнуть свою женственность — все и сразу: и бедра, и плечи, и грудь, и ноги. Так вот, я специально нашла пояс для чулок того времени и носила его на съемках. И я чувствовала себя именно так, как дама того времени, у которой была возможность купить этот пояс, а не носить вечно сползающие и куда более дешевые чулки на резинке. Понимаете, была огромная разница в поведении двух таких женщин: или ты вечно втихаря подтягиваешь свои чулки, или ты роскошная женщина, можешь себе позволить садиться и быть уверенной в том, что ничего и нигде не сползет. Взгляд от этого меняется, осанка, ощущение! Возвращаясь к вопросу о роскоши: да, какие-то вещи нужно себе позволять — это делает женщину прекраснее.

— 
Давайте вернемся к названию нашей рубрики. В чем ваша сила как женщины, которая управляет бизнесом? И что все-таки лучше бы получалось у мужчины?

— 
В бизнесе мне откровенно тяжело. Я не хочу и не буду абсолютно все взваливать на себя: иначе я уже никакая не женщина. Но. Очень многие мужчины говорят мне: «Женя, так не делается!» Будь я мужчиной, я бы точно смирилась — подумала бы, они лучше знают, нельзя — так нельзя. Но я-то продолжаю настаивать: «А почему нельзя, а вы точно пробовали?!» И очень многие вещи получаются, хотя меня уверяли, что это невозможно. Вот мы так, например, сделали для одного проекта… подогреваемый керамический диван. Все мужчины крутили пальцем у виска, а я настаивала, что это реально. В итоге он у нас получился.

— 
Насколько вам важно ощущение сильного мужского плеча? Или можно в наше время обойтись без него?

— 
Можно, но зачем? Не нужно превращаться в женщину-робота. Замечу, что обмен энергиями важен для обоих. Мужчина должен помогать, опекать и получать от этого удовольствие, женщина должна учиться эту помощь принимать.

— 
В наше время все чаще встречается ситуация: сильная женщина, красивая, интересная, умная и… одна.

— 
Заметьте, это российская проблема. В Европе такого нет. У нас почему-то женщины не умеют вовремя остановиться в своей независимости, а мужчины — вечно хотят что-то поменять, им зачастую не нужны долгие и крепкие отношения. Не совсем понимаю, правда, почему так происходит.

— 
Как воспитывать детей, чтобы у будущего поколения не было таких проблем?

— 
Поскольку у меня двое детей, есть конкретные примеры. Маленький сын еще об этом не думает. Дочь уже живет одна. Заявила: «Хочу жить одна, хочу самостоятельности». Тут важен только личный пример: никакие книжки и психологи не помогут. Скажем, сейчас период праздников, приятная суета, подготовка к чему-то доброму, хорошему. Новый год, например, мы всегда встречаем дома. Да и все остальные праздники — тоже: не люблю дни рождения в ресторанах. Мы с мужем однажды решили детей проверить. Говорю: «А давайте-ка поедем в ресторан какой-нибудь, хорошо посидим на Новый год в новом месте?» И моя старшая, такая вся из себя современная и независимая, вдруг меняется в лице: «Как это? Праздник — и не дома?!» Тут я поняла, что традиции и какие-то вещи, которые я хотела до них донести, в них уже укоренились. И это здорово.

— 
Но при этом вы довольно много путешествуете. Что обязательно лежит в вашей косметичке?

— 
Всегда вожу с собой патчи под глаза, сейчас доверяю корейской косметике.

— 
Есть ли какие-то направления, куда вы готовы сорваться всегда, в любое время суток или сезона?

— 
Мне повезло. Я не так сильно любила Европу: исключение составляет, пожалуй, только Италия. Зато в Китае мы были сто раз, обожаю многие города и, конечно, Гонконг. Мне невероятно понравилось в Индии: мы проехали достаточно много по центральной части страны. Мы сами составляем программу, поэтому часто допускаем промахи, выезжаем из отелей, которые не понравились, сталкиваемся с какими-то неожиданностями. Но в этом есть определенный кайф.

Про Индию многие говорят, что очень сложно смотреть на столь вопиющую нищету, останавливаясь при этом в роскошных отелях…

— 
Зависит от того, как на это посмотреть. В Индии мы были с детьми, собирались быстро, не успели толком сделать прививок. Поехали, можно сказать, на свой страх и риск. В результате наш гид — местный — два раза болел, а нам хоть бы что. Так вот, я видела людей на улице, и у меня было четкое понимание: да, они так живут. Мы наблюдали за жизнью определенной касты: человек приходит из офиса, снимает костюм, вешает его на забор и ложится спать под бумагу, а утром встает, надевает костюм — свежий, из химчистки — и идет на работу в офис. Они абсолютно нормально к этому относятся, у них все в порядке.

— 
В подобных поездках самое страшное для многих — отсутствие связи, wi-fi, сигнала телефона.

— 
Да, у нас у всех уже сформировалась зависимость. Я не могу десять минут дозвониться до мамы — и у меня уже подскакивает давление. А раньше как мы жили? Но я борюсь с собой: в подобных поездках стараюсь использовать телефон только для связи с мамой, с детьми. Почти ни с кем больше не поддерживаю связь. Иначе можно сойти с ума, и лучше вообще никуда не уезжать. За нашей работой и сумасшедшим ритмом жизни нельзя упускать сиюминутные ощущения счастья, из которых и состоит наша жизнь.