Насилие добром

Любой хороший родитель заботится о своих детях, однако некоторые принимают так много участия в их жизни, что буквально не дают им повзрослеть. Такую чрезмерную заботу о ребенке, не соответствующую его возрасту и уровню развития, стремление родителей защищать ребенка, даже когда нет реальной опасности, и решать за него проблемы психологи называют гиперпротекцией, или гиперопекой. «Холод» рассказывает истории людей, которых гиперопекали родные, а также родителей, которые заметили за собой чрезмерную заботу о детях и сумели остановиться.

Когда Елене Беловой (имя изменено по ее просьбе) был 21 год, она стояла у плиты со сковородкой в руках и подбадривала себя: «Ты много раз видела это в кино, у тебя получится разбить яйца и приготовить завтрак». До этого ей приходилось только разогревать еду в микроволновке и собирать бутерброды — и то если хлеб и колбаса были уже нарезаны.

Елена родилась в Москве в 1993 году. Отца не было, мать делала карьеру, поэтому воспитанием девочки занимались бабушка и дедушка. «Я единственный ребенок в семье. У меня плохое зрение с рождения — один глаз не видит вообще, — рассказывает Елена. — Поэтому с меня буквально сдували пылинки, всегда и везде водили за ручку. Если в песочнице кто-то из детей случайно задевал меня лопаткой, бабушка сразу устраивала скандал».

Лена не ходила в детский сад и до школы практически не общалась с другими детьми, а в начальной школе быстро стала жертвой травли. «Я носила очки. Нормально училась, ладила со взрослыми, но совсем не умела общаться со сверстниками. Меня провожали и встречали из школы. Комбо!» До седьмого класса, рассказывает Елена, дети обзывали ее дурой, очкастой и страшной, запирали в раздевалке и туалете, ломали ее вещи, засовывали жвачку в волосы. Она пыталась «купить» нормальное отношение ценными для детей вещами — ручкой с блестками, редкими фишками или красивыми наклейками, — чтобы хотя бы на день ее оставили в покое. В средней школе травля постепенно сошла на нет, когда Лена стала писать за одноклассников доклады и сочинения и давать им списывать домашку.

Избыточная опека нередко приводит совсем не к тому, на что рассчитывают родители: в частности, дети, выросшие под гиперопекой, как показывают исследования, хуже справляются с проблемами взросления, с трудом находят друзей в школе и чаще становятся жертвами буллинга.

«Не все взрослые умеют поддерживать конструктивный диалог. Что тогда говорить о социально незрелых детях? А если в классе есть личностно неблагополучный ребенок и нет мудрого мотивированного взрослого, риск буллинга возрастает в разы, — объясняет семейный психолог, соавтор книги «Искусство понимать ребенка» Галия Нигметжанова. — Жертвой травли может стать абсолютно любой ребенок. Но риски выше у тех, кто пропускает первые тревожные звоночки (толчки, подножки) и не может сказать “нет”. А это очень часто дети гиперопекающих родителей, ведь там опция “нет” для ребенка не предусмотрена. Такой ребенок уязвим для нападок и унижений».

В то время как в школе у девочки были трудности, дома родные баловали Лену и покупали ей практически все, что она захочет. Делать что-то по дому ей не позволяли, к плите не подпускали. А еще ей практически не давали побыть одной. «У меня вроде как была своя комната, но не было своего пространства, — вспоминает она. — Родные спокойно могли копаться в моих вещах, спрашивать: “А что это у тебя такое?”. Даже в ванной нельзя было уединиться. Сразу: “Чего запираешься? Стесняться нечего, тут все свои”».

Как объясняет Нигметжанова, гиперопека не предполагает уважения к личным границам человека и его естественному чувству стыдливости. «Родные часто не считаются с желанием ребенка побыть в одиночестве, наедине со своими мыслями. Содержание его собственного мира таким образом обесценивается». А личное пространство и уважение важны для любого человека независимо от возраста, подчеркивает психолог. «Часто мы с уважением и вниманием относимся к тем, кого боимся или от кого зависим. Идем навстречу просьбам, принимаем их убеждения. Но по разным причинам не готовы делать это по отношению к своим детям, даже выросшим, не хотим признавать в ребенке личность со своими мыслями и чувствами».

Однако у такого отношения старшего поколения к личному пространству есть и культурно-социальный бэкграунд. «Целые поколения выросли в коммуналках, где нельзя было запереться в ванной дольше чем на несколько минут. Какая тут приватность?» — объясняет Нигметжанова.

В 1999 году умер дедушка Елены. Вскоре после этого ее мать потеряла постоянную работу, мыкалась по временным, нигде надолго не задерживаясь, а через несколько лет у нее началась депрессия. Бабушка продолжала опекать Елену, но в подростковом возрасте та начала бунтовать, и напор бабушки несколько ослаб. «Ее внимание переключилось на маму, которой становилось все хуже. Но я все равно по нескольку раз в день должна была отчитываться, где я и с кем», — рассказывает она.

В 21 год Елена съехала к своему молодому человеку — так началась ее самостоятельная жизнь. Однако многие бытовые вопросы были для нее в новинку. О том, что за свет и воду нужно платить и как это делать, Елене рассказал партнер. По ее словам, она достаточно быстро адаптировалась к новым реалиям и жить отдельно ей понравилось. Но в каких-то вещах ей до сих пор не хватает самостоятельности: «Мой парень ходит со мной по врачам, потому что идти одной мне страшно. Хотелось бы, чтобы и симптомы он называл за меня, но его не пускают в кабинет. Приходится брать себя в руки».

Исследования показывают, что гиперопекаемые дети часто вырастают в инфантильных взрослых, проявляют меньше инициативы и самостоятельности, потому что родные не дают им самостоятельно выбирать и сталкиваться с последствиями своего выбора. «Во взрослой жизни таким людям очень сложно принимать решения. Также нередко бывает, что они ищут одобрения со стороны окружающих, пытаются переложить ответственность за свою жизнь на кого-то еще, ведь их все время водили за ручку», — объясняет гештальт-терапевт, куратор сервиса онлайн-психотерапии «Ясно» Ирина Петрушова. «Люди, которых гиперопекали в детстве, часто вырастают социально дезадаптированными, им сложно решать какие-то бытовые вопросы. Они привыкли, что старшие лучше знают, что им нужно — от выбора партнера до трусов», — добавляет клинический психолог, основатель проекта «Токсичные родители» Евгения Богданова.

После переезда Елена практически не общалась с родными. Мать умерла через три года, бабушка пережила ее на год. В колледже Елена увлеклась психологией и поняла, что сама «тот еще нарцисс и манипулятор», а в самых первых своих отношениях, которые были у нее еще до отъезда из родительского дома, была абьюзером. «Я обесценивала интересы партнера, называла их дурацкими и тупыми. Навязывала свою точку зрения, считая, что она единственно верная. Требовала, чтобы со мной во всем соглашались. Если нет — это не любовь, — вспоминает она. — Меня бесило, что у него были свои цели и планы, что он проводил время с друзьями. Зачем нужен кто-то еще, когда есть я?»

Как рассказывает Елена, она угрожала, что наложит на себя руки, если молодой человек от нее уйдет. К такой же манипуляции, по ее словам, прибегала мама: она пыталась демонстративно покончить с собой и обвиняла бабушку в том, что та не давала ей жить отдельно и тем самым испортила ей жизнь. «Бабушка со всех ног бежала ее спасать, а потом начинала истерить, какая у нее ужасная и неблагодарная дочь. Хваталась за сердце — и вот уже моя мать неслась в аптеку, чтобы спасать бабулю. Чуть что — сразу “сердце”, “приступ”, лишь бы уйти от серьезных разговоров и решения проблем, — говорит Елена. — По сути это треугольник Карпмана — жертва, агрессор, спасатель. Бабушка и мама постоянно менялись ролями».

Сейчас Елене 29. Она говорит, что ей пришлось много работать над собой: учиться находить компромиссы и идти на уступки, поддерживать диалог и принимать чужую точку зрения. «Я не контролирую своего парня, потому что доверяю ему. Никогда не копаюсь в его телефоне. Только прошу, чтобы он предупреждал меня, если задержится. Чту личное пространство как святая святых». Однако временами какие-то привычки, неосознанно подхваченные в семье, дают о себе знать. «Иногда я могу схватиться за голову, будто она болит. Так делали мама и бабушка, когда не хотели что-то решать. Это происходит машинально. Ловлю себя на этом и одергиваю — “не пытайся манипулировать”. Такая вот борьба с собой. Хорошо, что теперь я могу отследить это и обсудить со своим молодым человеком».

Зарубежные исследователи феномена родительской вовлеченности пишут, что в течение XX века каждое последующее поколение родителей тратило на своих детей больше времени, чем предыдущее. «Люди, которых коснулась Вторая мировая, по большей части были эмоционально холодными и достаточно дистантными родителями. Поэтому их дети старались дать своим то, что недополучили сами — и часто это было избыточно. Они старались подстелить соломку даже там, где это не было нужно», — объясняет гештальт-терапевт Ирина Петрушова.

Однако гиперопеке могут способствовать не только социальные предпосылки, но и индивидуальные особенности личности родителя, которые приводят к тому, что мать не дает своему ребенку сепарироваться (в психологии сепарацией называется процесс психологического отделения ребенка от родителей, когда он постепенно становится независимым человеком).

Клинический психолог Евгения Богданова условно выделяет несколько периодов здоровой сепарации: год — когда ребенка обычно начинают отучать от грудного молока; три года — когда ребенок начинает отказываться от помощи и говорить «я сам»; семь лет — в этом возрасте начинает формироваться самооценка; 10–12 лет — когда родители теряют авторитет в глазах ребенка; 16–17 лет — «я точно взрослый, дайте денег и не мешайте», и 20–25 лет — взрослая жизнь.

«Гиперопекающая мать на этапе, когда ребенку два-три года, продолжает кормить его с ложечки, подавляя его личность. “Я сам” очень раздражает ее, ведь она привыкла держать все под контролем, — говорит Богданова. — Часто в этот период такие женщины рожают второго ребенка: “Старший хочет самостоятельности, не слушается, поэтому рожу снова, ведь младенец не скажет “нет”».

Чтобы подготовить ребенка ко взрослой жизни, на каждом из этапов сепарации родителю нужно давать ему определенную свободу, постепенно отпускать от себя, однако получается это не у всех.

До недавнего времени 42-летняя Ольга Ковальчук (имя изменено) из Симферополя должна была ежедневно звонить матери и отчитываться о каждом своем шаге, хотя уже много лет жила отдельно, обеспечивала себя и растила троих детей. Как она говорит, еще в детстве мать внушила ей, что они лучшие подруги, а потому скрывать от мамы ничего нельзя. «Все, что происходило в моей жизни, должно было быть только с маминого одобрения. Она выдрессировала меня так, что я никогда не сомневалась в ее выборе: если мама сказала, что это хорошо, значит, так и есть, — говорит Ольга. — До моих 25 лет мы вместе ходили в магазин. Мама выбирала для меня одежду, и мы покупали только то, что нравилось ей. Она не давала мне возможности понять, чего хочу я».

Мать также пыталась финансово контролировать Ольгу. «Я только устроилась на работу и еще даже не получила свою первую зарплату, а мама уже решала, на что я должна ее потратить», — вспоминает она. На 20-летие родители купили Ольге квартиру, но обустроить ее на свой вкус она не могла. «Я даже не успевала подумать, как звонила мама: “Собирайся, едем покупать обои, будем делать ремонт”. Нужен ли мне этот ремонт, ее не интересовало. То есть меня просто ставили перед фактом, буквально насиловали добром», — объясняет она.

В 25 лет Ольга вышла замуж — как она говорит, за первого, кто позвал: «Мама не хотела, чтобы я осталась старой девой. Ведь ей было бы стыдно перед подругами». Вскоре Ольга забеременела. «В декрете я практически лишилась доходов, — вспоминает она. — Приходилось выпрашивать у мужа. Он сразу сказал, что деньги будут только у него. Потом и вовсе перестал их выдавать, говорил: “Пойдем вместе, и я куплю, что тебе нужно”. Когда я покупала что-то для ребенка на детские деньги, муж возмущался, что лучше бы я тратилась на него. Он был очень похож на мою мать». Когда ребенку не было и года, они развелись.

Психологи считают, что подобные ситуации могут быть последствием гиперопеки. Евгения Богданова говорит, что во взрослой жизни гиперопекаемые дети часто ищут в партнерах «родителей», на которых можно опереться или даже переложить ответственность за свою жизнь. И в итоге могут попадать в абьюзивные отношения с жестким контролем и физическим насилием.

Когда ребенок пошел в сад, а Ольга вышла на работу, она договорилась с матерью, что та будет забирать внука к себе, если он заболеет, чтобы не брать больничный. Как рассказывает Ольга, в один из зимних вечеров ребенок, который был у бабушки, стал плакать и проситься к маме. Это вывело бабушку из себя. Она вытолкала трехлетнего мальчика на неосвещенную лестничную площадку в одних трусах и майке и закрыла входную дверь, сказав: «Хочешь к мамочке? Иди». Мать Ольги сама рассказала ей про это. «У меня была настолько поломанная психика, — говорит Ольга, — что мне стало стыдно за сына, который так довел бабушку. Сейчас мне больно, что я осознала всю чудовищность ситуации так поздно и моя мать успела причинить вред ребенку».

В 30 лет Ольга вышла замуж во второй раз, и они с мужем купили квартиру в ипотеку. «Ключи от новой квартиры я сразу же отдала маме: так меня приучили. Я могла вернуться из командировки, а дома меня ждал ужас: мама, раскрасневшаяся, вываливает из шкафов вещи, потому что они “неправильно” сложены, кричит, что я засранка и дома у меня срач. Мне за 30, а я чувствую себя трехлетним ребенком, вся трясусь, пытаюсь оправдаться и как-то угодить маме».

По словам Ольги, ее мама была против, когда они с мужем решили родить ребенка, а когда задумались о еще одном, даже назвала дочь идиоткой. «Подруга как-то спросила, хочу ли я девочку, ведь у меня двое сыновей. Я ответила, что хочу, но моя мама еле пережила рождение второго ребенка. Подруга удивилась: вы с мамой живете, она вас обеспечивает? Я ответила: нет, — рассказывает Ольга. — Однако проблема была в том, что мама подсадила меня на свое одобрение, как на наркоту. Поэтому, когда я забеременела снова, как выдрессированная, пошла на аборт — о чем очень жалею».

Только в 39 лет Ольга поняла, что ее отношения с матерью здоровыми назвать нельзя. «Это вышло случайно. Я гуглила, как помочь маме в депрессии, почему она несчастная и злая. Одна из ссылок вывела меня на книгу Сьюзан Форвард “Токсичные родители” — она стала для меня откровением и дала ответы на многие мои вопросы».

Ольга говорит, что не сразу смогла принять правду, сначала думала: «Мама сделала мне много хорошего, она меня любит, просто не умеет воспитывать по-другому». Потом прочла еще несколько книг: «Стоп газлайтинг», «Нелюбимая дочь», «Нарциссические родители», нашла в соцсетях группы, где люди делились своими историями и рассказывали о том, как проходили через сепарацию. «Меня захлестнул гнев. Я не понимала, за что мама со мной так поступает. Потом пришло принятие: меня не любили и никогда не полюбят. Затем — тоска: у меня нет родителей, с которыми я могу делиться сокровенным и получать поддержку».

Постепенно Ольга свела общение с матерью к звонкам пару раз в неделю. «Мне было очень страшно. Я ждала, что она потребует объяснений, почему я не звоню. Но она интересовалась вскользь, а я отвечала, что была занята. Сейчас я знаю, что в случае чего смогу повесить трубку со словами “я слышу, ты не в настроении, созвонимся потом”. Этот запасной план придает мне уверенности, хотя я им ни разу не пользовалась, — говорит она. — А мать словно чувствует, что я ускользаю, и цепляется за остатки общения на моих условиях».

В 41 год Ольга родила третьего ребенка. Она признается, что раньше воспроизводила какие-то материнские паттерны в воспитании своих детей: «Не до такой степени, но все же оглядываться назад неприятно». Сейчас она обращает внимание на свои действия и слова, чтобы не ранить детей и не обесценить их чувства, а также не пытается контролировать каждый их шаг.

«Если дети что-то делают, я никогда не настаиваю, чтобы они делали по-моему, — говорит она. — Конечно, иногда они ошибаются, но сами находят выход. Например, старший сын водит младшего на тренировку по футболу. Я не контролирую сборы. Они забывают бутылку с водой, вспоминают на улице, идут в магазин и покупают. Старший ходит за покупками и может купить что-то на свое усмотрение — и всегда покупает что-то вкусное брату или мне, за что мне в моем детстве влетело бы. В общем, мои дети сейчас стали самостоятельнее и приятнее в общении».

Как объясняет клинический психолог Евгения Богданова, гиперопека — это защитный механизм психики, который срабатывает, когда человек боится признаться в собственной несостоятельности. Чаще всего ее используют женщины, которые самореализуются через своих детей и таким образом повышают собственную значимость и самооценку. «У них нет фокуса на себе, главный интерес — жизнь другого, зависимого от них человека. Удушливая забота — это на самом деле завуалированное желание власти, — говорит Богданова. — А детьми таких женщин движут страх и вина, они думают: “Если не буду слушаться маму, она меня бросит” или “У нее сердце заболит, а я буду виноват”. И неважно, сколько им лет — пять, 20 или 45, — потому что они не сепарировались от матери. Сепарация начинается с избавления от страха “как изменятся мои отношения с мамой, если я скажу ей “нет”».

Гештальт-терапевт Ирина Петрушова отмечает, что, когда начинает меняться один член семейной системы, как правило, меняется и вся система, даже если родитель не признает за собой гиперопеку и не хочет меняться. «Чем старше человек, тем сложнее ему перестроиться. Может быть, чуда не случится и авторитарная мать не превратится в нечто противоположное, но есть надежда, что отношения станут лучше», — говорит она.

Ксения Лапина (имя изменено) большую часть жизни занималась карьерой и развивала бизнес — у нее было собственное турагентство. В 30 лет она родила ребенка, но когда дочери не было еще и полугода, вышла на работу. «Материнство было для меня чем-то сложным и непонятным. Мне было гораздо проще налаживать бизнес-процессы, — говорит Ксения. — Конечно, в глубине души я чувствовала себя виноватой, переживала, что не видела первых шагов дочери, не уделяла ей достаточно времени, хотя и обеспечивала самым лучшим». Девочкой занималась бабушка, и первое время ребенок называл мамой ее. Ксения винила себя еще сильнее.

В 2014 году Ксения с дочерью переехала в Испанию. Ее муж остался вести свой бизнес в России, чтобы обеспечивать их, пока они не обустроятся на новом месте. Ксения продолжала заниматься бизнесом, но удаленно. «У меня появилось много свободного времени, и я была счастлива, что теперь могу наверстать упущенное с дочерью, — рассказывает она. — Поначалу забота была ненавязчивой: мы просто проводили время вместе и много путешествовали».

Однако постепенно без личного присутствия Ксении ее бизнес развалился, и агентство пришлось закрыть. У ее мужа тоже начались финансовые трудности. Ксения больше не могла дать дочери то, что давала раньше — не хватало денег, — но пыталась компенсировать это чрезмерной заинтересованностью. Как она говорит, стала навязывать дочери свою помощь в любых, даже самых мелких, бытовых ситуациях и постепенно заполнила собой весь ее мир. «Мне хотелось, чтобы дочь не знала забот. Я не думала, что таким образом могу как-то навредить ей. Вместо того чтобы спросить, нужна ли ей помощь, я бросалась все делать сама».

Со временем Ксения стала замечать изменения в поведении дочери. Если раньше она была уверенной в себе девочкой, то теперь стала сомневаться в своих силах и, по словам Ксении, превратилась в закомплексованного ребенка, который ничего не может без посторонней помощи и очень боится сделать неверный шаг. «Еще несколько лет назад она самостоятельно ходила в магазин за покупками и ездила в школу на автобусе. А сейчас просит проводить до дверей школы. Ей стало очень тяжело коммуницировать с незнакомыми людьми. Поэтому в магазине, например, она выберет кассу самообслуживания или вовсе останется дома. Раньше она с подругами снимала на улице видео для соцсетей. Ей было все равно, что о ней подумают. Сейчас все наоборот: она боится проявлять себя».

Состояние девочки отразилось на ее учебе: оценки стали хуже. Затем у нее начались панические атаки, которые могла спровоцировать, например, контрольная в школе. «Год назад она просто лежала в кровати и не могла встать: не было сил. Я водила ее по врачам, думала, причина в физическом заболевании. Но анализы были в норме», — рассказывает Ксения. В конце года у девочки диагностировали тревожно-депрессивное расстройство и прописали ей антидепрессанты. Ксения признается, что в глубине души понимала: причина — в ее чрезмерной заботе о дочери. Она просто отказывалась это принимать, пока ситуация не вышла из-под контроля.

Гиперопекающими родителями часто становятся люди с повышенной тревожностью, говорит гештальт-терапевт Ирина Петрушова. Они стараются оберегать детей от всех опасностей внешнего мира и тем самым затягивают их детство. Таких родителей в зарубежных исследованиях часто называют «родителями-вертолетами»: вместо того чтобы обучать своих детей навыкам решения проблем, они «парят» над ними и стремятся сделать все сами, чтобы обеспечить ребенку успех и избежать неудач.

При этом родители редко замечают за собой гиперопеку и признаются себе в ней, подтверждают опрошенные «Холодом» специалисты. «Это может обнаружиться в терапии, куда они чаще всего попадают, пытаясь исправить своего ребенка. Они приходят с запросом: “Он какой-то не такой, я стараюсь, ничего не получается, помогите”. Психотерапевт постепенно обращает внимание родителя на него самого, его собственные потребности и желания. Фиксация на ребенке снимается», — говорит Ирина Петрушова.

Сейчас Ксения старается лишний раз не лезть к дочери. Она занялась саморазвитием, «чтобы не было столько времени думать о том, что происходит в жизни ребенка». Она также старается контролировать свои реакции, не показывать тревогу и не передавать ее дочери, хотя это и трудно. «У меня все еще чешутся руки подстелить соломку. Но я даю дочери право совершить ошибку и сделать выводы. Я хочу, чтобы она на все имела свое мнение и не спрашивала постоянно: “Мама, а как ты считаешь?”. Ведь она стала советоваться со мной даже по каким-то элементарным вещам, например что ей лучше съесть — банан или яблоко. Теперь я спрашиваю: “А чего ты сама хочешь?” Пока у нее с этим трудности. Впереди еще много работы».

Источник: https://holod.media/2023/02/17/overprotective-parenting/